Научный сотрудник Института физико-органической химии НАН Юрий Жихарко о тенденциях в науке и о личной жизни

Совсем недавно Национальная академия наук Беларуси отпраздновала свое 85-летие. На торжественных мероприятиях звучало много слов о современном состоянии отечественной науки, о ее будущем — молодых ученых. Корреспонденты «Красной Смены» встретились с Юрием Жихарко, научным сотрудником Института физико-органической химии НАН Беларуси, стипендиатом Президентского фонда, и поговорили с ним об основных тенденциях в отечественной науке, личной жизни и планах на будущее.

— Юрий, расскажите, когда и как вы заинтересовались наукой, почему выбрали для себя именно этот путь?

— Все началось со школы. Я учился в минской средней школе № 77. Однажды на перемене произошел курьезный случай: мы, восьмиклассники, сцепились со старшими ребятами. Потом забросили к ним в кабинет «бомбу» с водой. Жертвой стала учительница химии. В качестве наказания для всех зачинщиков, в числе которых был и я, назначила дополнительные занятия по химии. А когда нас решили «помиловать», я захотел остаться, так как уже успел заинтересоваться предметом.

Учительница была, что называется, «активисткой»: любила, когда ученики участвуют в конкурсах, олимпиадах, пишут научные работы. Меня это тоже интересовало. В 11 классе, несмотря на то, что учебным профилем был физико-математический, я понял, что химия мне дается легче. Единственным вариантом для поступления виделся химфак БГУ, туда я и отправился. В то время о научной работе не задумывался, но уже на втором курсе решил, что это направление мне нравится больше других.

— И как к такому выбору отнеслись близкие?

— Мать ничего против не имела. Она работала в той же школе учительницей русского языка и литературы, кроме того, была заместителем директора по воспитательной работе. То наказание, которое определило мое будущее, придумала тоже она. С отцом другая ситуация. Его жизнь сложилась так, что пришлось рано начать зарабатывать деньги. Всю жизнь он проработал водителем, хотя имеет строительное образование. Главным показателем хорошей работы для него всегда был заработок, поэтому нельзя сказать, что отец поддержал мой выбор. Но и не мешал. Жена поддерживает, но, как и любая другая женщина, хочет финансовой безопасности.

— Уже и жениться успели?

— Да, полтора года назад я официально стал женатым человеком. Познакомились в университете, она училась на факультете международных отношений. Я был на четвертом курсе, а моя будущая жена — на первом. Пришлось ждать четыре с половиной года, так как теща стояла на своем: «замуж не отдам, пока не доучится». Сейчас жена работает в одной из крупных IT-компаний.

— Интерес к научной работе во время учебы не проопал?

— Да нет, даже наоборот. Мне рекомендовали пойти на какую-нибудь кафедру, чтобы заниматься научной работой. Хоть я еще не изучал курс органической химии, но интересовала она меня больше неорганической, поэтому я решил пойти именно на одноименную кафедру. На то время ее председателем был ученый с мировым именем — профессор Кулинкович. В 1990-е он открыл новую реакцию, за которую, по моему мнению, мог даже Нобелевскую премию получить. Но тогда ученым было не до премий: финансовые проблемы ударили по науке... На кафедре в течение двух лет я занимался научной работой. Связана она была с феромонами и имела еще и коммерческую составляющую. Летом мы получали половой феромон жука-короеда и продавали его лесхозам. Принцип действия прост: в лесу выставляется ящик с пластинкой, смоченной феромонами. Все жуки в радиусе десяти километров через некоторое время собираются в этом ящике.

Впрочем, даже на кафедре я был очень ограничен в своей деятельности, приходилось делать одно и то же по отработанной схеме. Поэтому уже на 4 курсе предложил свою помощь Институту физико-органической химии, где работаю и сегодня. Вот так и началась настоящая научная работа. Была свобода, можно было в каком-то смысле «поразвлечься», поэкспериментировать. Короче говоря, настоящее научное счастье. На пятом курсе начал работать серьезно, целенаправленно, занялся собственной темой. Эта работа потом воплотилась в моей дипломной работе. К тому же институт оформил на меня запрос, и распределен я был уже на привычное место. Быть простым инженером-химиком, выполнять чужие приказы и получать 2,5 миллиона рублей мне не хотелось, поэтому я сразу же поступил в магистратуру, а потом стал и аспирантом.

— ...И, наконец, получили президентскую стипендию. За что?

— Именно после выпускных экзаменов в аспирантуре мне посоветовали подать документы на президентскую стипендию. Идея показалась правильной. Как раз в это время я занимался разработкой новых методов синтеза соединений, которые могут применяться в фармацевтической химии. Если говорить конкретно — помогают в борьбе с болезнью Альцгеймера. Полученные соединения похожи на те лекарства, которые уже существуют, однако имеют определенные отличия. Скоро эти вещества будут тестироваться. Была еще другая разработка — по получению соединений, которые могут использоваться в оптике. Эти вещества помогают оптическим устройствам типа дисплеев работать в агрессивной среде и при резких перепадах температуры. За эти разработки меня и премировали. Деньги пришлись очень к месту: размер стипендии оказался примерно равным зарплате. Их я получал ровно год, пока был аспирантом — до декабря прошлого года.

— Расскажите о первых впечатлениях от работы...

— Я уже говорил, что для меня было счастьем уже то, что дали заниматься наукой. Тут меня стали, так сказать, «учить заниматься наукой». Делали это грамотно: сначала мой начальник (Николай Козлов, химик в третьем поколении) повсюду ходил вместе со мной, детально все объяснял. Потом начал иногда отпускать одного, а потом совсем перестал меня контролировать.

Банально, но работать здесь мне действительно нравится. Кроме исключительно научной составляющей, в институте отличный коллектив. Часто с коллегами отдыхаем вместе, можем сходить, например, в боулинг. Да и свободное время, в принципе, остается, я не просиживаю на работе круглые сутки. Поэтому работать мне комфортно и интересно, а больше ничего и не надо.

— Вы сказали, что свободное время есть. И чем его занимает молодой белорусский ученый?

— Да всем понемногу, я много чем интересуюсь. С женой у нас традиция — ходить в кино, там мы стабильно проводим каждый уикенд. Даже покупаем через интернет билеты на одни и те же места в кинотеатре «Комсомолец». Люблю компьютерные игры, сейчас чаще всего играю в отечественную «World of Tanks». Часа 2-3 в неделю провожу за ней. Еще могу поиграть в бильярд. Читаю как научную литературу — для самообразования, так и художественную. Люблю научную фантастику, жанр фэнтези.

— А белорусская литература?

— Сейчас не очень много читаю на белорусском языке. Вот в школе было совсем по-другому, тем более что учился я в белорусскоязычном классе.

— Не было сложно потом перейти на русскоязычную терминологию?

— Ни в коем случае. Более того — на химфаке есть такая особая лаборатория, в которую кто бы ни приходил, через месяц переставал говорить по-русски. На научных конференциях, где рабочие языки русский и английский, «выходцы» из этой лаборатории выступали по-английски. А в повседневной жизни и на работе пользовались красивым литературным белорусским языком. Недавно в Институте биоорганической химии НАН была защищена диссертация, написанная по-белорусски. Но это уже случай не из ряда ежедневных.

— Юрий, за счет чего живет сегодня белорусская наука и, в частности, ваш институт?

— Вы сами видите, что оборудование в лабораториях очень старое, в основном еще советское наследие. Полагаю, что примерно 20 процентов зарплаты сотрудников — это государственные деньги. Остальное мы зарабатываем сами. В первую очередь разнообразными коммерческими разработками. Но обычно эти разработки продаются за границу, не остаются в Беларуси, что очень досадно. Связи между наукой и промышленностью нет, и это большая проблема. Государство говорит, что развивать нужно науку прикладную, результаты которой можно использовать в производстве. Но на практике все получается иначе. Складывается ощущение, что руководители белорусских предприятий не заинтересованы в инновациях. Расскажу такой случай: наши коллеги разработали новую технологию производства высококачественного дорожного покрытия с применением старых автомобильных покрышек. Покрытие очень качественное, почти не требует ремонта. Но в Беларуси разработка никому не понадобилась. Продали ее Франции. Сейчас все патентные права на технологию принадлежат французам. А могли бы использовать это в Беларуси, да еще и деньги от продажи другим странам получать. Вот вам и прикладная наука. И таких примеров много...

— А что, по-вашему, нужно изменить, чтобы двигаться вперед?

— Мне кажется, что ни в коем случае нельзя «рубить» фундаментальную науку. Прикладные разработки — это хорошо, но если мы откажемся от фундаментальной науки, то сразу же выпадем из международного научного сообщества. Кроме того, нужно помнить, что практика часто основывается именно на фундаментальной науке, и сейчас мы пользуемся разработками, сделанными двадцать, а то и тридцать лет назад. Фундаментальная наука может не давать плоды мгновенно, но это не повод от нее отказываться. Очень хорошо, что сегодня в Беларуси существует Республиканский фонд фундаментальных исследований (БРФФИ). Это хоть как-то стимулирует молодых ученых работать и искать новое. Следует помнить, что наука может приносить прибыль, но только не в течение нескольких недель и даже лет.

Ярослав Лысковец. Фото Надежды Бужан. Газета «Звязда», 27 февраля 2014 года.
Оригинал на белорусском языке: zviazda.by/2014/02/33586.html

Смотрите другие статьи по образованию и методике преподавания физики в школе.